Сперва отрицание: никаких фильмов о войне. Ничего.

Потом, в конце семидесятых, – злость: очистительное «Возвращение домой» Хэла Эшби, фильм-переосмысление, где ветераны изображаются либо антивоенными мучениками, либо психами; следом – многочисленные ревизионистские фантазии, начало которым положил «Рэмбо».

Следующая стадия – Депрессия. Единственный по-настоящему выдающийся фильм, относящийся к этой стадии, – вышедший в 1979 году «Апокалипсис сегодня». Но Коппола опередил события, забежал вперед в процессе нашего выздоровления, и потому его картина не получила должного признания. Вот если бы режиссер дождался, пока мы переболеем всевозможными «Рэмбо», тогда его работу приняли бы совсем по-другому.

И наконец, стадия принятия, наступившая во второй половине восьмидесятых: «Взвод» Оливера Стоуна, «Цельнометаллическая оболочка» Стэнли Кубрика, «Военные потери» Брайана Де Пальмы и другие посттравматические фильмы. Какую бы вокруг них ни поднимали шумиху, следует признать: им уже недостает содержательности и философичности. Но что там, несомненно, присутствует, так это ужасающе правдивая фактура: почти уловимый запах пота и пахового грибка; на удивление достоверный язык; едва ли не физически ощутимые усталость и клаустрофобия, которые одолевают бредущий по джунглям отряд; от актеров на экране исходит настоящий, неподдельный ужас, он передается зрителям, растекается по залу, как вонь от лежалого трупа.

Прошло двадцать лет, новому поколению тема войны уже порядком приелась, простая каждодневная жизнь поменялась так, что мы до сих пор не можем в это поверить. И все же мне кажется, только теперь мы наконец по-настоящему прочувствовали, пусть даже и не поняли до конца, истинный масштаб жуткой национальной катастрофы под названием Вьетнам.

Но некоторые из нас еще находятся в самом начале этого пути.

Электронный билет во Вьетнамленд

Ровно в трех метрах над летным полем стройной колонной шли двадцать восемь боевых «хьюи». Оглушительный грохот винтов заполнял пространство, отдаваясь в зубах, в костях, в паху. Над лесом машины набрали высоту и разделились, образовав четыре ступенчатых клина. Шум слегка поутих, и теперь его можно было перекричать.

– Первый раз? – завопил экскурсовод.

– Что?

Через открытую боковую дверь Джастин Джефрис наблюдал, как тень вертолета скользит по зеркальной поверхности заливных рисовых полей. Чтобы хоть что-то расслышать, ему пришлось наклониться к гиду близко-близко, и они едва не столкнулись шлемами.

– Я спрашиваю – первый раз здесь?

Гид был очень маленьким, слишком маленьким даже для вьетнамца, и все время широко ухмылялся. На его форме пестрела черно-желтая нашивка американского Первого отряда.

Джастин Джефрис был очень дородным, слишком дородным даже для американца. Зеленые шорты, цветастая гавайка, спортивные сандалии от «Найк», дорогой комлог фирмы «Ролекс», армейский шлем, вышедший из употребления приблизительно тогда, когда сам Джастин появился на свет. Увешанный камерами, Джефрис (компактная однолинзовая «Яшика», «Полароид холистик-360» и новенький «Никон») тоже широко улыбнулся.

– В первый раз. Приехали с тестем.

Хизер присоединилась к разговору, для чего ей тоже пришлось наклониться поближе:

– Папа служил здесь, когда… ну, знаете, когда была война. Врачи сказали, тур «Ветераны» пойдет ему на пользу.

И она кивком указала на седого приземистого старика, который сидел совсем рядом с дверью и страховочной сетью, прислонившись к пулеметной установке. Он единственный в кабине вертолета был без шлема. По синей рубашке на его спине расползалось пятно пота.

– Да-да, – улыбнулся экскурсовод и подсоединил микрофон к небольшому разъему в железной перегородке. В каждый шлем были вмонтированы маленькие колонки, и теперь его голос доносился до всех словно из консервной банки. – Дамы и господа, пожалуйста, обратите внимание вон на те деревья справа.

Пассажиры переместились в указанном направлении, и вертолет слегка накренился. Десятилетний Сэмми Джефрис и его восьмилетняя сестра Элизабет протолкались поближе к дедушке. Девочка случайно царапнула дулом пластмассовой винтовки М-16 по обгоревшей на солнце шее старика, но тот ничего не сказал, даже головы не повернул.

Неожиданно на краю рисового поля, среди деревьев, что-то полыхнуло. Оттуда поднялся пламенеющий шквал трассирующих пуль, которые просвистели всего в нескольких метрах от вертолетного винта. Пассажиры разом выдохнули. В ту же минуту одна из машин отделилась от клина, нырнула вниз, выписала великолепную дугу и расстреляла рощицу из мини-пушки, добавив несколько ракет. Гид подтолкнул Сэмми к небольшому лафету. Мальчик ухватился обеими руками за рукоять тяжелого пулемета М-60, с трудом развернул его в направлении удалявшихся деревьев и открыл огонь. Пассажиры вскинули руки к шлемам, инстинктивно пытаясь прикрыть уши. На металлический пол посыпались тяжелые гильзы, горячие, но не настолько, чтобы кто-то о них обжегся.

Рощица взорвалась, в воздух метров на пятьдесят взметнулись сияющие огненные полотнища, вспыхнуло несколько пальм. Горящие обломки падали на залитое водой рисовое поле. Все смеялись и аплодировали. Сэмми радостно улыбался и, согнув руку в локте, демонстрировал бицепсы.

Элизабет наклонилась к деду и прокричала ему в ухо:

– Дедушка, смотри, как весело!

Старик не успел ответить – экскурсовод объявил, что они подлетают к месту назначения и скоро его можно будет увидеть по левому борту. Девочка кинулась к двери, нетерпеливо отталкивая брата, чтобы лучше разглядеть в мареве и дыму приближавшуюся деревню.

Вечером того же дня на террасе пятого этажа сайгонского отеля «Оберой-Шератон» собрались пятеро мужчин. На четвертом этаже располагался бассейн, и оттуда то и дело доносился смех и слышались всплески. Было почти десять, но теплые, влажные тропические сумерки все не спешили заканчиваться.

– Вы ведь были сегодня утром на боевом экскурсионном вылете в деревню? – спросил Джастин Джефрис у соседа по столику.

– Да, был. Весьма интересно.

Молодой мужчина, азиат, держался спокойно и небрежно, но что-то выдавало в нем военного – возможно, выправка, или безупречно отутюженный костюм-сафари, или пристальный взгляд.

– Вы японец? – Сосед с улыбкой кивнул, и Джастин продолжил расспросы: – Так я и подумал. А здесь выполняете какое-то военное задание?

– Нет, просто отпуск. Как у вас говорят, отдыхаю и набираюсь сил.

– Господи, – вмешался тучный американец, сидевший рядом с тестем Джефриса, – вы же наверняка были на севере, в КНР, и сражались с отрядами Чэня?

– Именно так, – согласился японец и протянул Джастину руку. – Позвольте представиться: лейтенант Кэйго Нагути.

– Джастин Джефрис из Канзас-Сити. – Ручища Джастина стиснула ладонь лейтенанта. – А это мой тесть Ральф Дисантис.

– Очень приятно, – коротко кивнул японец.

– Рад знакомству, – отозвался старик.

– Я, по-моему, видел вас сегодня в деревне, – продолжал Нагути, – вместе с внуками, правильно?

Дисантис кивнул и глотнул пива. Джастин махнул рукой в сторону толстяка:

– А это мистер… Сирс, правильно?

– Сэйерс, Роджер Сэйерс. Рад знакомству, лейтенант. Как там идут дела? Вы уже выкурили этих мерзавцев из пещер?

– Дела идут замечательно. К началу сезона дождей ситуация должна стабилизироваться.

– Мозги японские, а кровь вьетнамская, я прав? – засмеялся Сэйерс и, повернувшись к пятому мужчине за столом, молчаливому вьетнамцу в белой рубашке и темных очках, торопливо добавил: – Без обид. Всем известно, что из вьетнамских крестьян получается лучшая в мире пехота. Сорок лет назад вы нам это продемонстрировали, ммм… мистер?

– Мин. – Маленький вьетнамец пожал присутствующим руки. – Нгуен Ван Мин.

На его лице почти не было морщин, и волосы совсем не поседели, но ладони и глаза выдавали возраст – никак не меньше шестидесяти, ровесник Дисантиса.